Сказки скрываются вовсе не там, где мы привыкли их искать...
читать дальшеЖили-были дед и бабка. Спали рядом – для порядка. Дед давно уж позабыл, как он бабку то любил. Отношенья их фактически развивались платонически. Ну да сказка не об этом - сказ про то, как прошлым летом, приключилось с ними чудо. Впрочем, забегать не буду. Обскажу все по порядку – я записывал в тетрадку.
Жили скромно – без достатка. Ели редьку, пили квас. Вот такой нехитрый ужин каждый день: из раза в раз. Вот на этой грустной ноте и начну я свой рассказ.
Раз «нашло» на старика: «В доме где-то точно была неучтенная мука». Он на бабку строго смотрит, та тихонько взгляд отводит.
- Да, муки немножко есть. Есть да не про вашу честь. Ты своей немытой рожей ее трогать не моги. Собиралась я испечь к именинам пироги.
- Что за гнусную змею я пригрел в своем дому. Или ты меня не знаешь? Ну-ка быстро подь сюда - чтобы не позже получаса на столе была еда. Может ты не понимаешь? Я сейчас убью кого-то! Объясняю по-английски: вери хангри – жрать охота.
- Все исполню сей же час. Ты испей покуда квас. Для такого дурака испеку я колобка. Все равно зубов уж нету – хоть полижешь шарик этот.
- Вот и ладно, вот и чудно. Так бы сразу. Что те трудно? Нелегко меня понять? Думаешь мне не противно – грубой силой угрожать? Только знай, моя голубка. Ты в моих приоритетах стоишь сразу за желудком. Хоть ты лбом об стенку бей – понимаешь, кто главней?
Бабка горестно вздохнула, на него рукой махнула, положив на сгиб другой. Получился жест плохой. Замесила молча тесто, разогрела в печке место. И скатав то тесто в шар, прямо в пыл его и в жар, на ухвате поднесла и заслонкой печь закрыла. Вот такие вот дела.
Колобку старик был рад, обе ноздри подставляя и вдыхая аромат.
- Соблюдала ль в рецептуре ты, старуха, каждый пункт? Не хочу я отравиться, потребляя в одиночку хлебобулочный продукт?
- Ешь, касатик, дорогой. Если что-нибудь случится – марганцовка под рукой. Не волнуйся – откачаем. Не успеем? Закопаем! Что в лице ты изменился? Ты бы, Вася, помолился.
- Ладно, хватит бредни слушать – time is up, пора покушать.
Вилку дед рукой берет - начинает в шарик тыкать, тот от ужаса орет:
- Помогите, караул. Дед мне вилкой бок проткнул. Это что ж за вашу мать. Ты нарушил герметичность – буду в дождь я протекать.
Дед слегка на пол осел, шок такой, что голос сел. Он спросил его, сипя:
- Ты того… Ты чей, дитя?
- Ваш, родимые мои. Ваш снаружи - свой внутри. Ведь из вашего я теста слеплен был. Мне все известно.
- Чудо, чудо приключилось. Без любви дите родилось. Прошлогодняя мука подарила нам сынка. Бабка, срочно все остатки в унитаз слей, без оглядки. Хватит нищету плодить – нам и так несладко жить. Хлебобулочный сынок прямо с печки прыг да скок. Буду с вами вместе жить: я ваш сын – прошу любить. Одного вполне нам хватит – хоть и шарик, но не катит.
- Извиняюсь, прерывая вашей радости моменты, я хочу сказать вам твердо: я подам на алименты. Я предвижу осложненья, раз я только начав жизнь – получил такую грубость.
- Ты брат – круглый? И катись. Ты кати-кати отсель. Позабудь о нас совсем. Вот отцовский мой наказ: - Вон отсюда, сей же час. Жалко хлеба, слова нет. Но ведь я не людоед. Не могу поднять я вилку на родимую кровинку. Хоть ты режь меня с боков – не могу я есть сынков. Но и видеть мочи нету – прочь иди. Катись по свету.
Колобок, вздохнув протяжно, молвил тихо:
- Все неважно. Если с толком рассудить, как мне с вами дальше жить? Подрумяненный мой бок станет горла поперек. И однажды по весне, за свою съедобну сущность, я рискую оказаться в виде гренок на столе. Без меня вы не скучайте. Не вернусь я – так и знайте.
Колобок скатился на пол, бормоча тихонько матом. Его мягкие бока покалечились слегка. Разогнавшись по полу, он подпрыгнул и адью. За забором, где трава, донеслись его слова:
- Жадность фраера погубит. Я ушел – судьба рассудит.
По тропинке, в лес густой, он катился, собирая разный мусор головой. Песню бодро напевал, там, где не хватало рифмы, крепким словом разбавлял. А навстречу ему заяц: серый, маленький мерзавец.
- Кто таков? Чего здесь бродишь? Почему без шапки ходишь? Без задержки, просто так, мне по случаю знакомства дай на водку ты пятак.
- Стариковский я сынок: хлебный шарик – колобок. Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. Я ищу здесь смысл жизни, но пока что не нашел. Шапку сроду не носил – сколько дней себя я помню, с лысым куполом ходил. Денег нет – ну хоть ты лопни. Понял, мелкий серый гопник?
- Твой задиристый характер мы на нет сейчас сведем. Земляков по лесу кликну и толпой тебя побьем. Раскатаем тебя в блинчик: сменим плоскостью объем.
- Эх, в «качель тебя тудыть». Разогнался слишком быстро – будет больно тормозить. Из-за денежной пятерки неохота с хулиганом разводить гнилые «терки». Я, пожалуй, покачусь. И не стой как медный всадник – я обратно не вернусь. Ради мира на земле сохраню нейтралитет – для меня пушистый заяц нулевой авторитет.
Подмигнул он правым глазом, взял разгон, прибавил газа, и исчез в густой траве, оставляя массой тела борозду в сырой земле. Заяц челюсть подобрал, смачно плюнул, вслед послал пожелания в пути, показав интимный орган, тот на кой ему идти.
Только зайца пошлый выкрик в воздухе лесном умолк, как дорожку преграждает новый странник – серый волк.
- Здравствуй, миленький дружок, без начинки пирожок. Ты, вообще какого пола? – Задает вопросы волк.
Колобок, поднявши брови, в изумлении свистит.
- Дядя волк. Дозволь вопросик: и давно ты трансвестит?
Волк застенчиво краснеет, на щеках румянец рдеет.
- Ты, джигит, откуда взялся? Как об этом догадался?
- Так понять немудрено: для таких не нужно бирки – сразу видно, что говно. Когти лаком ты изгадил, губы смачно напомадил. Да и юбки той покрой откровенно не мужской.
- Ты познать мужскую сущность хочешь? Я б тебя тогда развлек. Дам тебе я десять баксов – понимаешь мой намек. Ты чего в кусты полез – я обманывать не буду, я тебе не МТС.
- Тетя волк, имей в виду – посторонние предметы внутрь себя я не введу. Однополых отношений и подобных извращений не приемлет моя суть – тут уж, волк, не обессудь. Кстати, тут недалеко, заяц есть один такой. Деньги любит, так что ты прям к нему шары кати.
Скрылся волк за поворотом, колобок пришел к болоту. Рядом с ним сидит лиса, по всей шкуре волоса.
- Здравствуй, рыжая подруга. Спляшем вместе буги-вуги. Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. Я от зайчика смотался, с глупым волком распрощался. И теперь, краса-девица, на тебе хочу жениться. Стой, за сердце не хватайся. Это шутка – не пугайся.
- Повтори погромче, брат. Я настрою аппарат. К старости совсем оглохла – слышу слабо, вижу плохо. Уж не так теперь и звонки барабанов перепонки.
Колобок подходит ближе, а лиса нагнулась ниже. Он почти уже орет, а она его берет, и без всяких промедлений натурально прямо жрет. Колобок пищит от страха, посылает ее всяко (для ребят, кто любит мат - есть отдельный вариант). Не прошло пяти минут, как был сожран без остатка хлебобулочный продукт.
Подводя моральный смысл в окончании стиха, мы заметим однозначно:
- Без лоха и жизнь плоха!
(С)пёрто
Жили скромно – без достатка. Ели редьку, пили квас. Вот такой нехитрый ужин каждый день: из раза в раз. Вот на этой грустной ноте и начну я свой рассказ.
Раз «нашло» на старика: «В доме где-то точно была неучтенная мука». Он на бабку строго смотрит, та тихонько взгляд отводит.
- Да, муки немножко есть. Есть да не про вашу честь. Ты своей немытой рожей ее трогать не моги. Собиралась я испечь к именинам пироги.
- Что за гнусную змею я пригрел в своем дому. Или ты меня не знаешь? Ну-ка быстро подь сюда - чтобы не позже получаса на столе была еда. Может ты не понимаешь? Я сейчас убью кого-то! Объясняю по-английски: вери хангри – жрать охота.
- Все исполню сей же час. Ты испей покуда квас. Для такого дурака испеку я колобка. Все равно зубов уж нету – хоть полижешь шарик этот.
- Вот и ладно, вот и чудно. Так бы сразу. Что те трудно? Нелегко меня понять? Думаешь мне не противно – грубой силой угрожать? Только знай, моя голубка. Ты в моих приоритетах стоишь сразу за желудком. Хоть ты лбом об стенку бей – понимаешь, кто главней?
Бабка горестно вздохнула, на него рукой махнула, положив на сгиб другой. Получился жест плохой. Замесила молча тесто, разогрела в печке место. И скатав то тесто в шар, прямо в пыл его и в жар, на ухвате поднесла и заслонкой печь закрыла. Вот такие вот дела.
Колобку старик был рад, обе ноздри подставляя и вдыхая аромат.
- Соблюдала ль в рецептуре ты, старуха, каждый пункт? Не хочу я отравиться, потребляя в одиночку хлебобулочный продукт?
- Ешь, касатик, дорогой. Если что-нибудь случится – марганцовка под рукой. Не волнуйся – откачаем. Не успеем? Закопаем! Что в лице ты изменился? Ты бы, Вася, помолился.
- Ладно, хватит бредни слушать – time is up, пора покушать.
Вилку дед рукой берет - начинает в шарик тыкать, тот от ужаса орет:
- Помогите, караул. Дед мне вилкой бок проткнул. Это что ж за вашу мать. Ты нарушил герметичность – буду в дождь я протекать.
Дед слегка на пол осел, шок такой, что голос сел. Он спросил его, сипя:
- Ты того… Ты чей, дитя?
- Ваш, родимые мои. Ваш снаружи - свой внутри. Ведь из вашего я теста слеплен был. Мне все известно.
- Чудо, чудо приключилось. Без любви дите родилось. Прошлогодняя мука подарила нам сынка. Бабка, срочно все остатки в унитаз слей, без оглядки. Хватит нищету плодить – нам и так несладко жить. Хлебобулочный сынок прямо с печки прыг да скок. Буду с вами вместе жить: я ваш сын – прошу любить. Одного вполне нам хватит – хоть и шарик, но не катит.
- Извиняюсь, прерывая вашей радости моменты, я хочу сказать вам твердо: я подам на алименты. Я предвижу осложненья, раз я только начав жизнь – получил такую грубость.
- Ты брат – круглый? И катись. Ты кати-кати отсель. Позабудь о нас совсем. Вот отцовский мой наказ: - Вон отсюда, сей же час. Жалко хлеба, слова нет. Но ведь я не людоед. Не могу поднять я вилку на родимую кровинку. Хоть ты режь меня с боков – не могу я есть сынков. Но и видеть мочи нету – прочь иди. Катись по свету.
Колобок, вздохнув протяжно, молвил тихо:
- Все неважно. Если с толком рассудить, как мне с вами дальше жить? Подрумяненный мой бок станет горла поперек. И однажды по весне, за свою съедобну сущность, я рискую оказаться в виде гренок на столе. Без меня вы не скучайте. Не вернусь я – так и знайте.
Колобок скатился на пол, бормоча тихонько матом. Его мягкие бока покалечились слегка. Разогнавшись по полу, он подпрыгнул и адью. За забором, где трава, донеслись его слова:
- Жадность фраера погубит. Я ушел – судьба рассудит.
По тропинке, в лес густой, он катился, собирая разный мусор головой. Песню бодро напевал, там, где не хватало рифмы, крепким словом разбавлял. А навстречу ему заяц: серый, маленький мерзавец.
- Кто таков? Чего здесь бродишь? Почему без шапки ходишь? Без задержки, просто так, мне по случаю знакомства дай на водку ты пятак.
- Стариковский я сынок: хлебный шарик – колобок. Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. Я ищу здесь смысл жизни, но пока что не нашел. Шапку сроду не носил – сколько дней себя я помню, с лысым куполом ходил. Денег нет – ну хоть ты лопни. Понял, мелкий серый гопник?
- Твой задиристый характер мы на нет сейчас сведем. Земляков по лесу кликну и толпой тебя побьем. Раскатаем тебя в блинчик: сменим плоскостью объем.
- Эх, в «качель тебя тудыть». Разогнался слишком быстро – будет больно тормозить. Из-за денежной пятерки неохота с хулиганом разводить гнилые «терки». Я, пожалуй, покачусь. И не стой как медный всадник – я обратно не вернусь. Ради мира на земле сохраню нейтралитет – для меня пушистый заяц нулевой авторитет.
Подмигнул он правым глазом, взял разгон, прибавил газа, и исчез в густой траве, оставляя массой тела борозду в сырой земле. Заяц челюсть подобрал, смачно плюнул, вслед послал пожелания в пути, показав интимный орган, тот на кой ему идти.
Только зайца пошлый выкрик в воздухе лесном умолк, как дорожку преграждает новый странник – серый волк.
- Здравствуй, миленький дружок, без начинки пирожок. Ты, вообще какого пола? – Задает вопросы волк.
Колобок, поднявши брови, в изумлении свистит.
- Дядя волк. Дозволь вопросик: и давно ты трансвестит?
Волк застенчиво краснеет, на щеках румянец рдеет.
- Ты, джигит, откуда взялся? Как об этом догадался?
- Так понять немудрено: для таких не нужно бирки – сразу видно, что говно. Когти лаком ты изгадил, губы смачно напомадил. Да и юбки той покрой откровенно не мужской.
- Ты познать мужскую сущность хочешь? Я б тебя тогда развлек. Дам тебе я десять баксов – понимаешь мой намек. Ты чего в кусты полез – я обманывать не буду, я тебе не МТС.
- Тетя волк, имей в виду – посторонние предметы внутрь себя я не введу. Однополых отношений и подобных извращений не приемлет моя суть – тут уж, волк, не обессудь. Кстати, тут недалеко, заяц есть один такой. Деньги любит, так что ты прям к нему шары кати.
Скрылся волк за поворотом, колобок пришел к болоту. Рядом с ним сидит лиса, по всей шкуре волоса.
- Здравствуй, рыжая подруга. Спляшем вместе буги-вуги. Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. Я от зайчика смотался, с глупым волком распрощался. И теперь, краса-девица, на тебе хочу жениться. Стой, за сердце не хватайся. Это шутка – не пугайся.
- Повтори погромче, брат. Я настрою аппарат. К старости совсем оглохла – слышу слабо, вижу плохо. Уж не так теперь и звонки барабанов перепонки.
Колобок подходит ближе, а лиса нагнулась ниже. Он почти уже орет, а она его берет, и без всяких промедлений натурально прямо жрет. Колобок пищит от страха, посылает ее всяко (для ребят, кто любит мат - есть отдельный вариант). Не прошло пяти минут, как был сожран без остатка хлебобулочный продукт.
Подводя моральный смысл в окончании стиха, мы заметим однозначно:
- Без лоха и жизнь плоха!
(С)пёрто